Коротенькие рассказики. Том 1 - Виктор Уськов

– А мне вот еще год надо было учиться, но я пошел в музыкальное училище.

– Ну, так вы молодец. А меня вот направили в ваш колхоз, руководить двумя женщинами – они ухаживают за птицами, а я яйца собираю. – Она опять показала два ряда мелких зубов…

Люба немного стеснялась своей профессии. Ну как же! Я-то ведь музыкант! Но мне важно было, что Люба простая деревенская девчонка, ничем не избалована, как некоторые городские.

Мне нужно было завтра ехать, каникулы у меня заканчивались. И я уехал в надежде, что Люба дождется меня. Где она еще возьмет музыканта? Мы договорились, что писать друг другу не будем.

– Я скоро приеду на летние каникулы.

– Ну и ладно.

– Но учти, мы сделаем свадьбу небольшую…

Она промолчала. Ранней весной я узнал от родственников, что моя Люба умерла.

– Как?! – не выдержал я.

– Да очень просто. Заразилась куриной болезнью. Куриц всех сожгли вместе с курятником. А она умерла в больнице. Вот и все…

Скажу только, что это было шестьдесят лет назад.

Осенний заказ

Осень в человеческом понимании ассоциируется с плохой погодой, холодом, слякотью – и, думается, справедливо.

Но мы все также помним «…в багрец и в золото одетые леса, в их сенях ветра шум и свежее дыханье, и мглой волнистою покрыты небеса»… А я скажу еще: солнца, солнца много, холодного осеннего солнца. Это признаки осени. Это осень гуляет, празднует, так же как люди гуляют свои любимые праздники после утомительных будничных трудов.

Вот, наверное, за что многие из нас больше всего любят осень, а не только за запах первого выпеченного хлеба, за обилие осенних даров природы.

Что я чувствовал и думал во время военного переворота в России (ГКЧП)

Утром, случайно включив радио, я услышал информацию ТАСС: указы, приказы нового правительства по случаю будто бы болезни Президента. Читал их Янаев.

Я сразу понял, что это липовое правительство, военный переворот.

Я пал духом, буквально заболел, впал в апатию, лежал и думал: «Зачем работать – ведь эти сволочи могут сделать все что угодно с моими деньгами – отобрать, удешевить. Опять начнется неправда, вранье, цензура, – все старое, что было всю жизнь на моем веку. Мелькнула вдруг надежда – и опять фига.

Я знал, что это ненадолго, что сейчас другое время и люди не те, они хлебнули правды и свободы. Но на сколько они пришли к власти, кто их выбирал, черт его знает! Вот в чем беда.

Я начал следить каждый день, два дня не ходил на работу – не было настроения. И вдруг появился свет в конце темного тоннеля. Показали Ельцина, народ. Народу было целое море! Вслух сказанный указ Президента Ельцина о том, что все это липа, что не надо выполнять приказы и указы ГКЧП, всеобщая, бессрочная забастовка и так далее.

Все. Теперь ГКЧП вряд ли победит! Я, как и многие, думал: «Почему танки, если это законно? Почему – больной Президент? Ни разу его не показали, не сделали интервью с ним».

А были и такие, кто приветствовал переворот. Например, наш секретарь коммунистической организации. Он попался мне навстречу на трехколесном «Иже». Когда я ему сказал, что всего три дня продержалось правление коммунистов, он дал газу и пробуксовал по сухому асфальту. Секретарь не слушал радио.

И – полное облегчение, почти счастье.

Пусть не будет хватать водки, сахару или еще чего-то, но если нет свободы – это уже все!

И наступил праздник в душе! Вот так! Знай наших!.. Ура!.. Хоть не расстреляют.

Все это было в конце третьего дня.

По телевидению и радио ГКЧП четвертый или пятый раз транслировало «Лебединое озеро».

Дикторы телевидения и радио говорили упавшими, безразличными голосами… После оказалось, что Павлов был пьян.

Одинокий лебедь

Его подстрелили, перебили крыло. Сказать, что это птица, которая живет только по инстинкту, значит говорить неправду. Лебедям свойственна верность и привязанность друг другу, значит любовь, как у людей, только еще сильнее. Это было в нашем поселке или в деревне.

Подстрелили лебедя. Он не смог лететь и упал. Но не разбился: это было над заросшим озером. В общем, лебедь упал удачно.

Тут же нашлись охотники за легкой добычей, стали стрелять в него, но у нас браконьеров не любят. Вот и этого охотника побили, подоспели вовремя, не дали застрелить птицу.

Лебедь остался жить в деревне, и все его полюбили. Пацаны целой ватагой приносили ему поесть – кто каши, кто хлеба. Взрослых он боялся, а детей – нет. Сначала только побаивался к ним выходить. Позже, когда дети уходили, с жадностью все поедал. Потом уже стал поджидать детей. Хлопал крыльями, радовался.

Так прошла зима. Снегу почти не было, лебедь к этому времени окреп, поправился, сменил «шубу».

Пришла весна, теплая, хорошая, солнечная.

Летом, до самой осени – другие заботы: досыта накормить детей…

Осенью лебедь улетел со всей стаей – своей птичьей семьей. Покружили немного над деревней и улетели в теплые края. А весной снова прилетели. И так каждый год.

Про животных

У меня жил шустрый подросток – почти сиамская кошка. Она умела высоко прыгать, бегала за мной, как собачонка. Добежит вприпрыжку до меня – и как скакнет вверх – как ей только удается! И отойдет тихонько: дескать, я здесь хозяйка.

И вот я зачем-то отнес эту кошку в школу. Куда мне с двумя! Да и кошка старая на нее, дочь свою, стала ворчать и даже бить лапами, когда та начинала с ней играть. Молодая, правда, всегда недоумевала (и справедливо!) почему мама так поступает?..

Мать повторяла все, что делала дочка. А молодую я баловал и разрешал ей залезать на стол. Мать стала нахально делать то же самое. И еще что-то стала повторять, я уже не помню, что. Тогда я молодую отнес в школу. Конечно, я надеялся, что ее заберет, как обычно, кто-нибудь из ребят. Но их как раз уже не было в школе – ушли домой.

И там ее разорвали собаки. К своему-то псу она привыкла, не боялась. Сокол даже заигрывал с ней, и она была доверчивой и дерзкой, не ожидала ничего плохого от собак.

Жаль кошечку. Но что сделать, так получилось.

Как я стал гармонистом

Старшему брату, когда учился играть на гармошке, привязывали пальцы правой руки к пальцам гармониста.

А брат все норовил куда-нибудь убежать, кроме колхозной работы. Мать не отпускала в колхоз.

– Делать там нечего. Я роблю за трудодни, да вы еще… Только этого не хватает…

И мы вкалывали дома: копали, садили, пололи, окучивали, поливали, гребли сено и т. д. Мать считала, что дома работать – так будет толк, а в колхозе – без толку. Сама она работала в колхозе, как говорится, и день, и ночь. А когда стала стареть, ее перевели на «легкий» труд: в детском саду или на колхозном огороде. Тридцать три года она проработала в колхозе – подсчитали, когда уезжала. В Трудовой книжке одна запись: колхозница.

Извините, отвлекся.

Итак. Брат уходил куда-нибудь, а я занимался на гармошке. Мне пальцы никто и никогда к руке гармониста не привязывал. Я больше смотрел, как играют, и слушал. Например, «Златые горы» и частушки я освоил быстро. Сначала было так: мать запоет или запляшет, а я подыгрывал. И сам не заметил, как стал гармонистом на всю деревню! Играл для взрослых, когда они устраивали вечер. Словом, я стал настоящим музыкантом. Сначала я играл где-нибудь за оградой, сидя на лавочке. Потом в клубе.

А брату хоть и привязывали пальцы к пальцам гармониста, но ничего из этого не вышло. Он так и не научился играть.

Как я любил синичку

В деревне у нас под крышей складывали рубленые дрова. Я тогда был очень маленький, даже не учился еще. И вот между дров синичка свила гнездо, а я сдуру полез смотреть это гнездо.

Синичка вывела птенцов. Меня научили: поплюй в гнездо, и все, птенцы уже не погибнут. Так и вырастут. И я начал ходить к ней каждый день. Каждый день я заплевывал гнездо. Временно она недалеко от гнезда улетала, пока я смотрел, насколько они подросли. А они были все еще голые. Я называл их про себя «голопузиками».

Сначала птенцы были, как говорится, живы-здоровы. Но то ли я не заплевал их накануне маленьких, не обросших еще, то ли еще что-нибудь, не знаю, но однажды все они оказались мертвы.

Я хорошо помню: так расстроился, что даже покраснел, жить в это время не хотелось!

А синичка, такая маленькая, с хохолком, хвостиком помахивает и что-то попискивает себе под нос. Я понял так, что она мне пеняет: «Вот смотри, мои голопузики скончались, и все из-за тебя – нечего было ходить, заплевывать»…

Самомассаж

Наросты на костях, да и в других местах, даже маленькие, нельзя греть. Только массаж! Выгревать нужно только простуду!

Едешь ли ты в поезде или в трамвае, автобусе – долго (лучше незаметно) массируй больное место. И поможет. Концы пальцев, как нам теперь известно, имеют свою энергетику, и от прикосновения их к больному месту оно излечивается.